Режиссер Юрий Бутусов вот уже четыре года только и делает, что не дает Петербургу лгать. А кто к этому не готов, того он зажарит на своей театральной сковородке и съест.
Так честны только поэты и влюбленные. Труппа, поначалу сопротивлявшаяся смелому видению Бутусова, за четыре года совместной работы все же полюбила его в ответ. Падкие на гармонию зрители сидят в проходах, стоят в дверях и свешиваются с бельэтажа. Полный зал на пятичасовую драму спустя год после премьеры.
Все дело в балансе. Бутусов бережно обращается с классическим текстом пьесы, который звучит полногласно со сцены, при этом беря его за отправную точку собственной авангардной фантазии. Спектакль раздроблен на сновидения. Свободные и непритворные. Каждый момент в нем — та самая чистая любовь и правда, о которой мечтает и мечется душевно Ирина, вопит истошно, уже готовясь выйти замуж, без ничего, лишь из долга, и потому, что барон — человек хороший: «Мне 24 года, и я не любила ни разу в жизни!!!» А что барон? Одним бароном больше, одним меньше — не все ли равно? Пускай! Все равно! Тут-то и не даст солгать чеховская жизнь. Барон мертв. Его убила насмешка. Соленый все конфеты съел! Ха-ха-ха!
Первый акт. Мужчины сталкиваются друг с другом, вращаясь в небытие, примеряя разные костюмы. Сестры (Анна Алексахина, Ольга Муравицкая, Лаура Пицхелаури) и Наталья (Анна Ковальчук) повернули к ним ровные спины, не смотрят, не знают их. Пока их сознание не придало им форму, их не существует, как не существует ни времени, ни пространства вокруг них, только чистое ощущение здесь-и-сейчас, вещью в себе. Пресса зовет сестер эгоистичными, но это, пожалуй, надэгоизм, солипсизм. Если вспомнить Пруста: «Неподвижность окружающих нас предметов внушена им нашей уверенностью, что это именно они, а не какие-нибудь другие предметы, неподвижностью того, что мы о них думаем». Как только мы перестаем их замечать, они перестают существовать. Это ли не кредо бутусовских сестер, не главная их идея, поглотившая все? Москвы нет, поэтому в нее невозможно уехать. И никогда, никогда не уедут! Их собственная голова, мысли — единственно возможное, реальное для них пространство, их дом. Поместье заложено, так что настоящего дома уже нет и в помине. Только кафкианский замок собственного абсурда, который актеры в считанные минуты выстраивают в последней сцене из кирпича на месте традиционной «четвертой стены».
Единственный выход — выйти замуж. Эта мысль кажется сквозной для спектаклей Бутусова: в премьерной «Женитьбе» все только и твердят о пользе брака. И, также, как и в «Трех Сестрах», выход этот — зеленая дверь в стене. Фикция. Фантазия. Обман зрения. Олег Федоров — Подколесин и Кулыгин в спектаклях Бутусова — открывает тему мечтателя-неудачника в «Трех Сестрах» бесхребетным подкаблучником и продолжает ее в «Женитьбе» своевременным прыжком из окна. Не успела захомутать, сорвался. Андрей Прозоров (Виталий Куликов) — еще один пример неудачного брака. Похудевший, с бутылкой, в которой топит неудовлетворенность и мечты о счастье, принимает сторожа земской управы — Ферапонта (Иван Бровин). Безэмоциональный диалог превращается в адский, бешеный морок, как и вся его жизнь. Герои не чувствуют собственной личности, перетекают друг в друга, вот уже забывают свои роли и перевоплощаются один в другого, бегая по кругу, кривляясь… Подпишите бумажку! Ну подпишите! Подпишите бумааааажку! Чтобы было не так страшно, у нас есть Пушкин. Старое, доброе – у Лукоморья дуб зеленый… у Лукоморья кот зеленый…
Череда сновидений сменяется быстро, о действительности вспоминаешь только во время трех антрактов. И как-то тревожно становится за актеров — почти пять часов игры динамичной, сложной драмы — после такого бы в санаторий на неделю, восстановить физические силы. О моральных речи не идет. После спектакля все немного больны этой заразой, отравлены пеплом. Думаю, надо бы писать об этом на афише. Минздрав, мол, предупреждает: «Три Сестры» вызывают отвращение к жизни и безысходную тоску. Возможно, даже бесплодие. Соленый еще нерожденных уже — съел! Оставил только гигантский симулякр — рисунок кукольного личика младенца на втором этаже. Прямо под ним застрелится Федотик. Тарарабумбия! — Сижу на тумбе я!
А впрочем — все равно, все равно! Даже сквозь больную, нелепую, неудачную жизнь, несчастье в браке, сквозь смерть, сквозь стену — есть там любовь. Любит нещадно надрывная Маша своего кентавра мужа-любовника, любит сухо и нескладно бледный Тузенбах свою прекрасноглазую Ирину. А зритель любит всеядного Соленого, превосходно исполненного Ильей Делем, любит, насколько только позволит ему инертная склонность к конформизму и ретроградная нежность к панку. И еще — к правде. Бутусов не оставляет места для лжи ни в одном персонаже. Их видно насквозь, сущность выдает даже хореография Николая Реутова, превратившая, например, Наталью в экзальтированную женщину-паука, спеленавшую из мужа и детей куколок, а самого Соленого — в Олега Гаркушу времен раннего АукцЫона.
У каждого из нас есть отработанные выражения лиц и даже формулировки, что говорить, когда в мыслях совсем другое, а публичные истерики — это моветон. Надо лгать себе и другим, чтобы жить. Все это знают. Но только не на сцене Ленсовета. «Три сестры» — тот самый глоток свежего воздуха, когда радуешься за то, что хоть кто-то, хоть бы и на сцене, может позволить себе быть самим собой. Орать, что есть силы, и хрипеть, когда их не осталось. Крушить стены. Пробовать несколько вариантов развития событий, пока не найдешь самый удачный, точнее, пока не наступит самый фатальный. Брать черный флаг, как знамя, как нравственный императив. Отлепить седину и бороду и сыграть Deep Purple на электрогитаре с комбиком. Закататься в ковер. Свалиться с ног. Лежать бесчувственным, и чтоб тебя таскал, кому надо, за руки и за ноги, как бесполезный труп.
«Выбросите меня! Выбросите меня!!!»- вопит в исступлении Ирина. И страшно оттого, что это она сама себя выбрасывает. А ведь ее любят. А ведь ей всего 24. А ведь Москва существует не в иной Вселенной, а всего в нескольких километрах… Но она в своей голове, как в клетке. Непреоборимо. Неспособность любить упрочает прутья. Неспособность жить. Работать. Мыслить. А время идет…
Надо жить, надо жить… засыплет снегом… все хорошо, все от бога… кот зеленый… музыка! Любовь! Но отчего же, кажется, все сгорело? Как теперь жить пеплу? Разве что как коверной пыли. Уж если и не стать ей, то всяко наглотаться. И голос будет хрипеть уже в 24 года, и можно будет только кричать, кричать, что надо жить, и что есть же где-то жизнь. В руках, например. Белых. Как у лебедя. Может, в них и любовь? Потерялась, не найти.
Весь спектакль имитировали поезд. Тот едет, едет, вот уж сбил Анну Каренину, а все едет, ненасытный, в несуществующую Москву. А машинист – Соленый. Ну и пусть. Туда ему и дорога. А сестрам надо работать. Жить надо. Продолжать лгать, чтобы жить. И актерам – надо. И зрителям. Только отчего-то привязалась строчка теперь, как зараза… у Лукоморья дуб зеленый… и черт ее знает, чего привязалась!
Текст — Яна Мышкина
Автор выражает благодарность Театру им. Ленсовета за предоставленные фотографии.
Полный фотоотчёт вы можете посмотреть на сайте Театра им. Ленсовета.
Не забывайте подписываться на наши новости ВКонтакте!
Комментарии закрыты.